Этатизм (государственничество) — мнение и идеология, абсолютизирующие занятие государства в обществе и пропагандирующая максимальное повиновение интересов личностей и групп интересам государства, которое предполагается стоящим над обществом; политика активного вмешательства государства во все сферы общественной и частной жизни. В экономике «этатистскими» называют концепции и модели, построенные на государственном регулировании экономики (что может быть, а может и не иметь место тесно связано с политическим…

Этатизм (государственничество) — воззрение и идеология, абсолютизирующие занятие государства в обществе и пропагандирующая максимальное повиновение интересов личностей и групп интересам государства, которое предполагается стоящим над обществом; политика активного вмешательства государства во все сферы общественной и частной жизни. В экономике «этатистскими» называют концепции и модели, построенные на государственном регулировании экономики (что может быть, а может и не попадаться тесно связано с политическим авторитаризмом).
При всех реверансах в адрес свободы идеологией российской власть остается этатизм: в экономике (собственность и контроль), в политике (государство как бобыль политик), в социальной (апофеоз распределения) и духовной сфере (от огосударствления РПЦ до насаждения имперских страстей). Таков проект «общественного договора»: убогость жизни восполняют светлым чувством единения с целым. сила ублажает свою и нашу гордыню позированием на мировых форумах, мускулистыми жестами на рынке газа (при атрофии своего производства), успехами в спорте и общением с высшими силами в прямом эфире по праздникам. Затеи, связанные с суверенной экспансией власти, продвигаются; проекты дерегулирования и саморазвития, наоборот, хронически проваливаются. Это уже приблизительно курс.
Спор государственников с либералами безнадежен. Не убеждает даже разоблачение хрестоматийных мифов об успехах этатизма, примем в Турции эпохи Ататюрка (см. «Скромные успехи этатизма», «Ведомости» от 23.11.2010). да комфортнее: править проще, чем управлять. И доходнее.
Но питаться вопросы, рубящие сей этатизм на корню, — выше- «свой» путь. выше- особенный оборот и состоит в том, что бы не заглядываться на юго-восточные модели, которые стране уже не по росту. Рефрен вопрошаний: готова ли Россия к свободе. Но не менее риторичен вопрос: готова ли она к несвободе — не вообще, а здесь и сейчас, опосля всего, что было?
Власти нужна высшая легитимность. около монархии были трансцедентные обоснования: ея венчал помазанник Божий и была она от Бога. Советскую держава освящала идеология — «вера в оболочке знания». Демократия (если это она) лишает господство ореола, приземляя ее, подчиняя регулярной процедуре — свободным выборам. Это одинаковый опора, Но только если честно. Имитация народовластия самовлюбленным пиаром, теневой идеологией и шашнями с культом не дает опоры ни в том мире, ни в этом. «Сильная рука» оказывается бес царя в голове, бес души и сердца, на слабых ножках. (И это не узурпация для прогресса: там поглощать жертва, желание к отставке и расплате, ответ от ярких конфликтов интересов.)
«Православие, самодержавие…» — это был не просто официоз, Но книга служения. после помазанником идеологии стала партия: бес сакраментального «Партбилет на стол!» система не работала. В этом сростке КПСС осталась единственным живым, самодеятельным организмом, превратившим институты государства в управляемые протезы: напротив ожиданиям 80-х действие «государство минус партия» оказалась не арифметической. Осталось не эмансипированное государство, а оружие бес рыцаря, осиротевшие протезы. Метафизика начальство восстанавливается не в один прием и долго, преимущественно если всенародную тяготение нагнетать принуждением, а старание сакрализации себя причинять до пародии.
Чтобы исполнять стратегию на идее сильного государства, такое княжество необходимо иметь. около нас его нет, и неясно, Кагда будет. кушать иллюзион силы. Несогласных запугивают от страха (известно: террор насаждает ужас, Но и транслирует много самих ужасающих, от Робеспьера до Джугашвили). господствовать боится народа: она знает, на чем подвешен и чего стоит «плохой кредит» ее популярности и доверия.
ЕР не опора: она не правит, для лидера скорее обуза, сама на нем виснет. покамест власти сдвигает брови, позируя для ТВ, «вертикаль» им манипулирует, технично и не во убыток себе; хвост рулит собакой как хочет — весело помахивая. Не в силах продавить сквозь ведомственные интересы и охвостье бюрократии технические регламенты, владычество проводит их «снаружи», межправсоглашениями, после Таможенный сближение (благо казахам их пишут иностранцы). И это великая суверенная держава, ведомая в ВТО и в будущее «сильной рукой»! Обидно.
Наш этатизм — это самовольство контроля и надзора. Здесь верхи бессильны. господствовать искусственно укоренена в социуме, а потому не трогает лужа средней и низовой бюрократии. Ее репутация — образцовая пирамида, рейтинги надуты, как финансовый пузырь, что нервирует. В политике желваками и бицепсами играют от мелкой дрожи и слабости в коленях. Силу да навязчиво демонстрируют от бессилия, смелость — от невроза и комплексов.
Оставаясь главным тормозом модернизации, сила нисколько не может поделать с вверенным ей «государством», со своими же аппаратами. Ее коридоры и этажи работают на себя, а не на страну (есть что делить). «Оптимальный» величина присутствия государства дозволено судить вечно, Но такого государства лучше меньше. Для людей МВД — это ДПС, МЧС — это пожнадзор, дело — это телефон наверх, а все совокупно — казенный рэкет. деление ренты уже породил всероссийский паразитарий, кто вредит организму, обездвиживает и уродует. Значит: не этатизм, а дерегулирование, Но подлинное, системное и последовательное. сквозь силу. Это опять не модернизация, Но первое сделка ее старта.
К свободе привыкли касаться как к ценности: одни разделяют — другие нет. Но урывками ее принимают от безысходности: несвобода к тому же хуже. ХХ долго в России перегрузил и подорвал главные скрепы этатизма: дисциплинарные техники, идеологию, коллективизм и горячность служения. Это «либерализм от противного». воля неудобна и трудна, Но ни одна душа и не велит сталкиваться ее как праздник. То, на что мы обречены (если чего-то хотим в истории), называется «наказание свободой». Не потребно было да своенравничать едва не деревня прежний век. если мы сможем сей срок заслуга отбыть, около страны еще раз останутся шансы.