Стоит ли оппозиции договариваться с властью?

Чтобы правильно ответить на задача о том, следует ли организаторам «Стратегии — 31» договариваться с властью, надо разбирать не мало непременно возникающих здесь логических «развилок».

Первая «развилка» — в чем состоит мишень Стратегии? Вариантов, по сути, два:

1) во что бы то ни стало быть свободно собрание (серию митингов) в конкретном месте и в конкретное время, или

2) успевать от начальство неукоснительного соблюдения права граждан на проведение мирных собраний, гарантированного статьей 31 Конституции а да международными обязательствами Российской Федерации.

Я думаю, что по поводу этой дилеммы между всех «фракций» участников стратегии существует консенсус (по меньшей мере, на словах) — целью является не конкретная акция, а отстаивание права на свободу собраний, как такового.

Далее уже встает главный задание — возможны ли на этом пути компромиссы с властью? Полагаю, что универсального ответа здесь нет — место зависит от самоидентификации отвечающего. если Вы политик, то думаю, такие компромиссы для Вас возможны и допустимы. причинность политика, по сути — художество возможного, занятие компромисса. Я бы посчитал радикально приемлемым, если бы на такой сделка пошел, скажем, Эдуард Лимонов, причинность он В любое время позиционировал себя в качестве политика. Первичная мишень любого политика — пришествие к начальство либо (и) ее удержание. И на этом пути компромиссы и договоренности с действующей исполнительной властью могут, в определенных обстоятельствах, пребывать очень действенным инструментом.

Другое дело, если Вы позиционируете себя как правозащитник: ведь подлинное власть вне политики, над политикой, оно само — борт политики, как любит пародировать Дима Адамович Ковалев. около правозащитника и мишень радикально иная, чем около политика — обеспечение общественного интереса, или, иными словами — покровительство прав неопределенного круга лиц. В данном конкретном случае — права каждого человека, законно находящегося на территории РФ, непринужденно жить мирные собрания. Ключевым словом здесь является «право».

Права человека, в соответствии с общепринятой доктриной — это некие свойства, объективно принадлежащие индивиду просто по факту его рождения человеческим существом, или, как это происходит с политическими правами — по факту достижения определенного возраста и наличия гражданства тово либо иного государства. Разумеется, использование тех или же иных прав может замечаться ограничено в определенных обстоятельствах в интересах общества. Так, беззаконник может надевать лишен личной свободы по приговору суда. Но, одновременно, пользование тем или же иным правом не может присутствовать обусловлено чьим-либо предварительным и произвольным разрешением или же запрещением. не так льгота перестает крыться самим собой, превращаясь из объективно присущего человеку качества в милость, произвольно дарованную другим человеком. В то, что дозволено произвольно дать, а дозволено да же произвольно и отнять, либо не всучать вовсе. Короче говоря — в подарок.

С этой точки зрения действие конституционных прав и свобод для правозащитника не может показываться предметом торга или же компромисса ни с исполнительной властью, ни с какими либо другими лицами. В противном случае протекция права превращается в урочный происхождение попрошайничества или, в лучшем случае, торговли. Я не говорю, что торговать и звать милостыню — дурно. Я только настаиваю, что эти совершенно невинные занятия следует различать от деятельности по защите прав человека.

Теперь мы подходим к третьей развилке, на которой мы должны разделять правозащитную деятельный от других видов общественной деятельности. заранее только — от гуманитарной.

Для тово что бы наказывать эту разницу, я дам вам первообраз из жизни. недавно мне пришлось стоить свидетелем жаркой дискуссии посреди Сергеем Ковалевым и Светланой Ганнушкиной. Предметом дискуссии являлось покровительство Ганнушкиной в Президентском совете по правам человека. Дима Адамович говорил почти следующее: «Заседая в органе, сформированном этой омерзительной и нелегитимной властью, вы, приличные люди, действительно отмываете, легализуете эту господство в глазах приличных людей». «Но зато, — парировала Светлана Алексеевна, — я имею мочь избавлять людей. Например, таджикских беженцев-оппозиционеров, экстрадиции которых добиваются на их родине, и которых там ждут пытки и смерть. добро бы бы из многих тысяч жертв, которые к нам обращаются, десяток-другой удается спасти». «Вот именно, — говорил Ковалев, — господство берет тысячу заложников и предлагает вам забавлять по их правилам в мена на не мало десятков жизней! Вы только что укрепляете репрессивную систему». «Но каждая существование бесценна», — отвечала Ганнушкина.

Кто прав в этом споре? Оба! Потому что Ковалев говорил о правозащитной деятельности, а Ганнушкина — о гуманитарной. суть — не следует их смешивать. урок правозащитника — оборона незыблемости права, ежели и это преимущество может реализовываться и сквозь защиту права конкретной личности. задание гуманитарной миссии — избавление конкретного человека, его жизни. за этого дозволено принуждать переговоры с убийцами, маньяками, негодяями, раскошеливаться взятки военным, полицейским, медикам… Недаром Международный трибунал по бывшей Югославии разрешил сотрудникам самой известной международной гуманитарной организации — Красного креста — не ходить в качестве свидетелей. причинность спасая жертв войны, румяный крест вынужден договариваться даже с военными преступниками, и доказательство его сотрудников визави последних могло бы подорвать удача будущих гуманитарных миссий.

Когда Аушев вошел в бесланскую школу и договорился с террористами о том, что они отпустят грудных детей с их матерями, он не защищал права человека — это была классическая гуманитарная миссия. Кагда Анна Политковская по договоренности с террористами носила в Норд-Ост воду, она не действовала, как правозащитник. В церковном обиходе поглощать такое речь — «печалование». храм печалуется предварительно властью зa тех или же иных людей — например, просит освободить узников либо облегчить их участь. Это священная миссия, Но она ни в коей мере не является правозащитной.

Конечно, в нормальном, цивилизованном, правовом государстве эти ожидание деятельности совершенно могут исполняться параллельно. Но в условиях авторитарных режимов и диктатур часто возникают ситуации, Кагда среди святыми ценностями прав человека и столь же святыми гуманитарными ценностями возникает конфликт. диспут Ковалева и Ганнушкиной — типичный тому пример. И между тем человеку нуждаться определиться, чем он будит трудиться — защитой прав человека либо реализацией гуманитарной миссии. дозволено судить людей на место с требованием соблюдения прав человека. дозволительно «печаловаться» президенту о судьбе тех либо иных конкретных жертв. И то и другое гордо — Но эти цель деятельности ой ли ли получится эффективно соединять одному человеку. В интервью «Московскому комсомольцу» Людмила Михайловна Алексеева, по сути, жаловалась на то, что бескомпромиссная положение на Триумфальной мешает ей эффективно делать в Президентском совете. Золотые слова…

Итак, если Вы ведете борьбу зa власть, или же если вы «печалуетесь» накануне властями о судьбе отдельных жертв произвола, то любые переговорные процедуры на пути исполнения ваших пожеланий либо требований приемлемы. Но если Вы занимаетесь защитой прав человека, то Вам не пристало делать в рамках таких процедур, которые подрывают эти самые права.

Теперь посмотрим на замечательный основание ФЗ 54 «О митингах». Он явно вводит разрешительно-запретительную процедуру реализации права на мирные собрания, наделяет исполнительную господство возможностью произвольно, то поглощать по неопределенно широкому кругу оснований, дозволять либо налагать мирное сходбище в конкретном месте и в конкретное время. И от того, что эта разрешительная действие стыдливо прикрыта фиговым листком термина «согласование», ее правовой, а вернее — анти-правовой природы не меняет. Эта разрешительно-запретительная действие противоречит и самой доктрине прав человека, и прямому смыслу формулировок статьи 31 Конституции РФ, и статье 11 Европейской конвенции о правах человека.

Таким образом, любые переговоры с исполнительной властью, допускающие мочь неправового ограничения права граждан на мирные собрания (по персоналиям, типа: «разрешим, Но только бес Лимонова, Иванова, Петрова, Сидорова», по требованиям, лозунгам, по месту и времени проведения, по числу участников и т.п.) не приемлемы для правозащитников, да как они противоречат доктрине и базовым ценностям прав человека и подрывают защиту этих прав. Что сделает остроумие соленою, если она потеряет свою силу? который защитит права человека, если даже правозащитники, по неким «тактическим» соображениям, готовы отказаться от тезиса об универсальном характере этих прав?

Конечно, дозволено сказать, что в правовом государстве правозащитники должны стараться изменения неправового закона после рейхстаг и Конституционный суд. а мы не находимся в условиях правового государства. ландтаг в путинской России, по знаменитому выражению его спикера, «не полоса для дискуссий», а Конституционный спор превратился в приводной ремень кремлевской политики. В наших условиях один эффективный система отмены неправового закона — отрицание от его соблюдения в рамках стратегии гражданского неповиновения. Точнее от соблюдения его неправовых норм. письмо же властей о предстоящем мероприятии, конечно, может подаваться. Мы должны поступить с 54-ФЗ как да же, как поступил Ганди с Соляным законом.

Такой стратегий гражданского неповиновения и является Стратегия — 31. Мы добиваемся только только что безоговорочного соблюдения права на мирные собрания всюду, В любое время и для всех, бес каких-либо дискриминационных ограничений. Не больше, Но и не меньше. Мы не должны молить около начальник того, что положено нам по закону. Мы даже не будем этого требовать. Мы просто возьмем наши права.